Эдмунд Купер - Сомнительная полночь [сборник]

Эвери посмотрел на море. Какое-то время он не видел ничего, кроме зыби на жидкой зеркальной поверхности. Он был один во Вселенной, ибо жизнь решила больше не ждать его. Вдруг Барбара нырнула, и брызги взметнулись вверх, словно умирающие звезды. И он понял, что больше не одинок.

Он хотел позвать ее, но не находил слов — нужных слов. Тогда он стал яростно срывать с себя одежду, он так смертельно боялся потерять это, что у него не было времени понять, что же он обрел.

Он подбежал к морю, вошел в него и поплыл к Барбаре. Но она, видимо, подумала, что это игра, снова нырнула и исчезла под зеркальной поверхностью. Вода доходила Эвери до пояса. Он стоял и растерянно оглядывался.

Барбара вынырнула позади него. Эвери повернулся и схватил ее за плечи. Его взгляд сказал ей все, прежде чем Эвери произнес хоть слово.

— Я люблю тебя! — громко и изумленно крикнул он. — Я люблю тебя! Я люблю тебя!

Он чувствовал себя как слепой, который внезапно прозрел.

— Милый, — прошептала Барбара. — О милый. — Она с дикой силой прижалась к нему, словно хотела прогнать прежнюю боль.

Эвери поднял ее на руки и отнес на берег. Слова были не нужны. Они легли и слились в любовном объятии скорее с радостью обретения друг друга, нежели со страстью.

Затем они заговорили.

Барбара прошептала:

— Милый… милый… Люби меня, люби.

На этот раз страсть возобладала над радостью.

Впервые им хотелось, чтобы ночь не кончалась. Впервые они стремились разбить молотом любви невидимое стекло времени, разделявшее их. И наконец это пришло к ним — открытие, что эта стена времени разбита — что их любовь не кончится вместе с ночью, что она взойдет вместе с солнцем, сияющая при свете дня.

Впервые они поверили в это невероятное обещание бесконечного завтра.

Наконец, измученные упоительной мукой страсти, утомленные и даже сладостно разбитые силой своей любви, они все-таки забрались в спальный мешок — и тогда, окончательно разрушив два своих одиночества, соединили жизни на короткий остаток ночи.

Эвери и Барбара вернулись во Второй Лагерь на исходе третьего дня. Они вернулись с противоположной стороны — это доказывало предположение Эвери, что они живут на острове.

Но их путешествие принесло и другие, более важные, открытия, ибо они нашли друг друга. После долгих месяцев тесной близости, общих побед и неудач — и даже общей палатки — они настолько привыкли друг к другу, что эта привычка стала преградой между ними. Привычка и невидимое присутствие Кристины.

То, что случилось между ними, не означало, что память о Кристине умерла. Просто теперь она не принадлежала безраздельно одному лишь Эвери. Это был маленький замкнутый мир, который Эвери наконец захотел с кем-то разделить, — и теперь он принадлежал Барбаре так же, как и ему. Он принадлежал Барбаре, потому что она стремилась понять его. Этот мир прежде главенствовал в его жизни, он сделал Эвери таким, каков он есть, — и поэтому он стал теперь частью их общей жизни.

Им нужно было так многим поделиться, и они оба жаждали этого. Они хотели знать все о детстве друг друга, о работе, о стремлениях. Они оба хотели постичь сущность той жизни, которой жил другой до того, как чудесные кристаллы, сверкающие в примороженной траве, положили начало событиям, которые свели их вместе в этом мире.

Их любовь была как взрыв, души были в смятении, и, счастливые, они знали, что пройдет немало времени, прежде чем они смогут воспринимать это спокойно.

Однако эта тяга к взаимному узнаванию в глубине души беспокоила Эвери. Она увлекала их к неведомым приключениям души, заставляя забывать о цели их путешествия.

Все утро они проспали. Проснувшись, когда солнце уже начало припекать, они почувствовали неодолимую потребность вновь слиться в объятиях — возможно, для того, чтобы удостовериться, что чудесные открытия ночи не кончились вместе с ней.

Теперь они любили друг друга иначе. Физическое влечение было уже не так сильно. Они любили друг друга внимательно и нежно. Они болтали и смеялись. И только в высшей точке наслаждения, когда они оба, казалось, погрузились в теплую мерцающую темноту, они умолкли. Но вскоре снова принялись резвиться и хохотать.

— Милая, по-моему, нам следует приостановиться, — задыхаясь, сказал Эвери. — Иначе нам придется ползти в Лагерь, поджав хвосты.

— Зажав твой у меня между ног, — весело ответила Барбара… — Не хочу останавливаться. Мне никто не говорил, что это может быть так хорошо… Правда, может, никто и не знает.

Однако усилием воли им все же удалось оторваться друг от друга. Эвери нашел немного фруктов, и они позавтракали. Несмотря на фрукты, им страшно хотелось пить, но воду удалось найти лишь через две мили.

Они шли по берегу, пока не перевалило за полдень. Они остановились и еще раз перекусили. Полуденная жара послужила оправданием сиесты, а сиеста — оправданием любовных шалостей.

Они купались в любовном поту. Их пот смешивался. Они задыхались от любви, и смешанный запах их тел окутывал их, принося неведомое доныне утонченное наслаждение.

Солнце уже коснулось горизонта, когда они спустились к морю и долго лежали на мелководье, держась за руки. И уже в сумерках они двинулись дальше.

Следы золотых людей им не попадались, животные тоже встречались очень редко, и ни одного опасного. Барбара предположила, что, может быть, это какое-то милостивое божество заботится об их благополучии, как бы в виде компенсации за перенесенные страдания. Казалось, что они одни в целом мире, созданном для того, чтобы мужчина и женщина могли узнать друг друга.

Так они шли не спеша вдоль берега, и Эвери охватило смутное беспокойство. В этой экспедиции ему хотелось исследовать неизвестные области, а он вместо этого бездумно наслаждается жизнью.

— А по-моему, мы и так исследуем неизвестные области, — язвительно сказала Барбара. — Мы уже перепробовали все мыслимые позиции.

— Милая, ты просто помешана на сексе. Ты же прекрасно знаешь, о чем я… Нам нужно идти три мили по берегу, потом милю в глубь острова, потом опять три мили по берегу и так далее… А если так будет продолжаться, я думаю, мы далеко не уйдем.

— Если так будет продолжаться, — ответила Барбара, — на остальное мне будет наплевать.

Однако их беззаботность чуть не привела к беде.

Они лениво брели по берегу уже около четырех часов, пока не дошли до небольшого округлого мыса. Бездумно любуясь посеребренным лунным светом морем, они заметили лагерь золотых людей только, когда были уже в пятидесяти ярдах от него. Если бы их внимание не привлек свет костра, они могли бы пройти мимо или забрести прямо в лагерь.